Ставший традиционным фестиваль «Мода и стиль в фотографии» проходит в Москве уже 8-й раз. Самое большое количество выставок в рамках этого проекта открыл Мультмедиа Арт Музей, показав 12 различных экспозиций известных и неизвестных авторов. О моде в фотографии и моде на фотографию – в интервью с человеком, которого считают одним из самых влиятельных в мировом и российском искусстве, кинорежиссером, сценаристом, куратором художественных экспозиций, основателем Московского дома фотографии и директором Мультимедиа Арт Музея, академиком Российской академии художеств – Ольгой Свибловой.
– Вы по образованию психолог, а сейчас занимаетесь музейно-галерейным бизнесом …
– Не галерейным. Галерея продаёт, а директор музея хранит фонд Российской Федерации и его преумножает. Галерейный бизнес – я была бы рада им заниматься, если бы могла, но я воспитывалась в то время, когда продавать искусство было неудобно. По большому счёту, я и сегодня думаю, что искусство – это для будущего, для какого-то универсума. Это, в конце концов, для Бога, который всё же один для всех – даже, если у него есть разные имена, и мы ему по-разному молимся. Поэтому продавать не могу, по-другому воспитана. Но я понимаю, что галерейный бизнес нужен: если его не будет, то художников тоже не будет. Они же должны кушать что-то. У них должны быть заказы, должен быть рынок – галерист должен их продать. И это дико сложный труд. При этом, надо сказать, что хорошая галерея как раз открывает художника, его ведёт, делает его известным и, по идее, музеи показывают уже результат того, что создано, и прежде всего – галеристом. Ну, это в идеале. Так должно было бы быть…
– А на деле, наверное, Вы, как хорошая галерея, тоже формируете рынок и, конечно же, знаете – на что в мире фотографии сейчас спрос и почему?
– Рынок этот сформировался совсем недавно. И цены тут за последние 20 лет растут в геометрической прогрессии. Быстрее, чем, например, в том же современном искусстве, и растут все сегменты. То, что вчера было nothing, сегодня становится шедевром. Мы сейчас показываем гениальную выставку – «Это Париж!..». Выставка из Центра Помпиду на основе коллекции Кристиана Букре, человека, ставшего основоположником коллекционирования искусства фотографии. Там есть имена, которые мы уже знаем – Брассай, Ман Рэй… И есть огромное количество имён, которые даже специалисты в области фотографии слышат впервые. А работы их, если убрать этикетки, абсолютно равнозначны снимкам известных фотографов. То есть, мы можем в игру сыграть – закрыть этикетки, и вы точно выделите «имаджи» художников, чьи имена до Букре были вообще неизвестны. Букре – гений. У него open mind – открытые глаза и открытое видение. Очень многих авторов он открыл – того же Пьера Жаме, чья «Ретроспектива» идет у нас отдельной экспозицией. У Жаме никто никогда ничего не покупал. То есть, несколько лет он действительно зарабатывал фотографией, работал для журнала «Регар», который потом закрылся. Но в принципе всю жизнь фотография была для него увлечением, которое не приносило денег. Был натурщиком, статистом, танцовщиком, даже радистом на торговом флоте, а потом пел в бэнде «Четыре бородача». Но не расставался с камерой и сделал, например, гениальные фото с Диной Верни, моделью, которая вдохновляла Майоля, Матисса, Боннара и других художников. Женщина, обнажённая, закрытая, например, волосами до пола, – эта фотография Дины стала клише, просто иконой. Но когда Букре купил этот снимок, никто не знал Пьера Жаме. И таких имен много.
– Ваш музей первым в России выставляет Жаме?
– Мы – первые, кто делаем его ретроспективный показ. Но наш музей выставлял Жаме еще в 2000 году в рамках проекта «72 страны, участницы Второй Мировой войны». Тогда я рылась в тысячах карточек, архивах, смотрела освобождение Парижа. Так самые романтические, свежие, самые exciting карточки были у Пьера Жаме. И я его выставила. И забыла о Жаме! Мне это имя ничего не говорило. А это были дивные имаджи. И только сейчас, когда я готовила материал для выставки, предложенной дочкой Жаме, я поняла, что уже его выставляла. И вот мы делаем его ретроспективу, после нас ее делает Арль. И я уверена, что мгновенно цена на Пьера Жаме пойдёт вверх… Если фотограф, имеющий отношение к забытой фотографии 19-20-го века, или современный автор попадают в хорошую галерею, на хорошую музейную выставку или просто оказываются в хорошей коллекции, скажем, в коллекции Пино, то завтра цена на этого фотографа начнет расти… Вообще факторов ценообразования много. Например, японская старая раскрашенная фотография. Она делалась как туристический продукт, и когда наш музей ее покупал, была дешевой. А сейчас цена в десятки, сотни раз больше. Да вся коллекция нашего музея, около 100 тыс. единиц хранения – если говорить про деньги, которые мы затратили на их покупку, то сегодня это просто смешно. Мы начали закупать 17 лет назад, а если бы мы начали 25 лет назад, то наша коллекция была в шесть раз больше и еще дороже… И, отвечая на вопрос, что сейчас в цене и пользуется спросом, могу сказать, что сегодня в фотографии, так же, как в модной одежде, возможность выбора – огромная. И длинные платья носятся, и короткие, с рукавами и без, и чёрно-белое, и орнамент.
– Но если модным в фотографии может быть всё, то далеко не каждый фотограф может стать модным и рассчитывать на такую популярность, как, например, у Патрика Демаршелье…
– Да, на его мастер-класс, который недавно у нас был, пришло столько народу. Ужас!.. Но, скажите, что особенного в нём и его фотографиях? В нём миф особенный. Людям сказали, что он – звезда, он давно фотографирует для звёздных брендов. И все слетелись, как мухи. Это, конечно, здорово, но когда у меня здесь были лекции других замечательных фотохудожников – где все были? Я не умаляю значение Патрика. Он очень профессиональный, очень конвенциональный фэшн-фотограф. Но если меня спросят: делать жизнь с кого? Я скажу: не делайте жизнь с Патрика Демаршелье. Потому что он своё сделал, занял свою нишу. И идти туда за Патриком – это уже идти в никуда. Идти надо в соц. сеть, идти туда, куда мы не знаем. Патрик – звёздный. Но где персоналити? Там шмотки Dior! Вот вам и персоналити. Патрик их прекрасно снимает. Он супер качественный, такой же качественный, как платья Dior. Вот почему у него центральная экспозиция? Потому что Dior жутко стоит. Но это иллюзия жизни. А где жизнь? Если мы даем это в программу, не значит, что я это люблю. Это как раз тот самый случай, когда все считают, что это знаменитость. Ну, мне, конечно, нужна посещаемость. Я и поставила «авеню» Демаршелье…
– В фотографии, наверное, как в шоу-бизнесе: фотографу важно попасть в «обойму» и сделать имя, а потом уже это имя работает на него?..
– Конечно, и от известности Патрику никуда не деться. Но сколько есть талантливых людей без громкого имени! Вот у меня Валери Белен, современный фотохудожник, читала лекцию. Потрясающе. Своей серией «Манекены» она показывает миф и его демифологизирует. Причём так, что вы даже этого не замечаете. Она не пишет, что девушка-манекен – дохлая. Вы полчаса смотрите, а потом понимаете, что это манекены, не живые люди. Или, наоборот, нам вроде бы и говорят, что это манекены, а они оказываются живые. Белен сравнивает эти две вещи. То есть, жизнь за жизнью, я думаю. Или другой фотограф – Мануэль Оутумуро, испанец, которого я открыла и с радостью поставила в программу фестиваля, снимает ничуть не хуже. Но где его карьера? В Каталонии? Он говорит только по-каталонски. Говорил бы по-английски, был бы уже там, где Патрик. Но Оутумуро – гений! И он тоже прочёл отличную лекцию. Показывал всё, сделал анализ глянцевой прессы – как действительно менялся имидж журнальный, с начала 20 века и до начала 21-го. Это было просто супер для тех, кто хочет заниматься фотографией, very practical. А куда все припёрли? На знаменитость, на Патрика. И все сидели завороженные, чувствуя, что присутствуют при чём-то, что никогда не видели, и сейчас на них снизойдёт сатори. Не снизойдёт! Думать надо и смотреть вокруг… Да и вообще было бы ужасно, если бы все фотографы стали Патриком Демаршелье. И Патрик бы этого не хотел, потому что Патрик – единственный и в этом прекрасный. У него есть путь, на котором можно поставить ему 6 Оскаров в области фотографии «Мода и стиль». Но прелесть этой сферы заключается в том, что здесь ждут то, что удивляет глаз. Что поражает, что сделано так, как не делал Патрик, не делал Питер Линдберг, которого я люблю больше, потому что он теплее, безумнее, хотя он тоже может, как Патрик, и тоже снимал для Dior и других Домов моды. Хороший фотограф понимает, где заказ, а где можно нарушить игру. И так развивается искусство. Так мир развивается. Не тогда, когда мы следуем правилам, а когда их нарушаем.
– Для Вас имеют значение чисто технические детали – например, на что снята та или иная фотография?
– Сегодня есть интерес к фотографии как к произведению искусства. Но в техническом плане фотография с момента своего возникновения – только медиа для художников. Карл Блосфельд, которого мы недавно показывали, закончил немецкую академию живописи, и когда стал работать как фотограф, он просто сменил медиа. Ведь выражать свои идеи и рисовать можно коровьим навозом, как это делает Крис О’Фил. Это медиа для него. Или в Центре Помпиду, Галерее Вернера были выставки художников, чьи замечательные работы сделаны собачьими экскрементами. Такие работы есть и в коллекции Пино, и стоить они стали невероятные деньги. Медиа, которые выбирает художник, меняются. И если еще недавно, 100 лет назад – а это ничего в масштабе времени – люди снимали огромными камерами-коробками, потом Кодаками, то сегодня мобильными телефонами. И мобилография, и то, что мы ими снимаем – это не хуже… Меня раздражают вопросы: какой камерой вы снимаете? А на пленку? А на цифру? Какая разница. Черное или белое. Иногда с близкого расстояния телефоном снять легче, потому что это интимная дистанция, она позволяет сфотографировать то, что какой-нибудь Canon из-за фокусного расстояния снять не позволит. Но вы на телефон не снимете то, что происходит далеко, для этого нужен сильный зум. Поэтому каждый раз медиа иные. И если человек осмысленно использует ту или иную камеру, технологию, если он понимает – для чего он это делает, то он выиграл. Если не понимает, то он может купить все супердорогие Хасселблады мира, и у него ничего не получится.
– Как вы думаете, что делает фотографию гениальной?
– Уникальный взгляд… Лучшей камерой является глаз. Я, как психолог, который изучал все-таки биологию, знаю, что глаз – выдвинутый наружу мозг. То, что мы видим – это то, что мы знаем. Это главное правило. Например, у людей, живущих в джунглях, стоящих на другой исторической системе развития, в словаре количество цветов гораздо больше, чем у европейцев. У них есть слова для этих цветов, они их различают, а глаз европейца – нет. Это им нужно для того, чтобы в джунглях выжить. А нам в мире цивилизации столько цветов не надо различать. Мы видим то, что знаем. Поэтому первое, что важно для гениальной фотографии – чтобы глаз был гениальным. А второе – чтобы глаз того, кто смотрит на эту фотографию, тоже был не хуже. Потому что фотографию Пьера Жаме сделал гениальной Букре, он увидел ее гениальность и позволил себе купить фотографа, имя которого никто не знал. Гения гением делают еще и зрители, критики, люди, которые дают им трамплин. Огромное количество гениев не случилось, потому что не удалось пробиться сквозь то, что называется – как сделать это видимым, понимаете? Звезду надо зажечь. Звездой не рождаются, и ничто не делает фотографию звездной. Конкретную фотографию делает звездной мнение эксперта.
– Гениальный «имадж» – это в чем-то субъективно…
– Знаете, опыт показывает, что мир пирамидально устроен. В конце концов на поверхности остается то, что сказали умные люди. По-моему, проректор или декан одного из факультетов РГГУ писал несколько лет назад в газете, что анализировал интернет: так в интернете, как в жизни – сначала побеждают сильные, а потом умные. Я в принципе с этим согласна. И мнение экспертов, если оно есть, оказывается более важным… Как живет большинство – музеями, стереотипами, мифами. А есть какие-то «дурачки», которые мифы разрушают, которые как-то по-новому видят мир. Наверное, самым большим дурачком был Галилей, потому что все были уверены, что солнце крутится вокруг земли. Он доказал обратное, а потом мир это принял. И сегодня никто уже не спорит – что вокруг чего крутится. Время может менять наши представления… Какое-то время назад француз Андре Манин «открыл» фотографа Сейду Кейта. До этого он жил себе тихо в столице Мали Бамако, был уважаемым человеком, имел студию, делал портреты. Я впервые увидела его в 94-м году, а в 98-м он уже был у меня в музее, я его выставляла, в него влюбилась. Fall in love – и ничего с тех пор не изменилось. А иногда ты влюбился в художника, проходит какое-то время, смотришь, думаешь – господи, что же я здесь нашла? И то же время делает с искусством. То мир забывает о барокко, то вдруг повсеместно прокатывается волна выставок, так или иначе с этим связанных. Караваджо – все понимают, что это большой итальянский художник. И какое-то время он и был там, среди больших. А потом вдруг – бах, и караваджомания по миру катится и не случайно. Ведь мы из истории берем то, что созвучно нам здесь и сейчас. Мы историю каждый день переоткрываем. Можем о чем-то забыть, а потом как-то мир надламывается, мы перестаем чувствовать его границы, и агрессия, перверсия, которая заложена в творчестве Караваджо, оказываются нам важными, и это начинает звонить в колокольчик. Потом мы вдруг начинаем ходить вокруг и танцевать вокруг какого-то другого художника другого исторического периода. В истории искусств мы постоянно что-то переоткрываем. И даже смотря на что-то одно, мы все по-разному будем это видеть. И в этом чудо искусства – оно говорит с разными людьми в разное время по-разному. Поэтому искусство – конечно, субъективно…
– На Ваш взгляд, самое большое заблуждение людей о фотографии?
– Знаете, есть заблуждение, что искусство кино – это искусство времени, а фотография –остановленный момент. Я думаю иначе. Я думаю, кино, это там где мы времени не чувствуем, живем просто в ритме режиссерского монтажа, а вот фотография у нас как бы собственное кино. И мы там историю двигаем. Хорошая фотография – это как раз возможность совершить путешествие во времени, увидеть, что было «до» и продолжить в своем воображении – что будет после. Этим фотография интересна. Она в нас запускает серьезную внутреннюю работу. Мне безумно интересно смотреть на фотографию – например, там какая-то женщина: какая она в жизни, сколько у нее детей, почему она пришла сюда, в эту фотографию, почему она села в такую позу, как она приняла такое выражение… Так что, по мне фотография – это как раз возможность путешествовать и назад, и вперед, а никак не останавливаться во времени. Во всяком случае, я этого не чувствую. Может быть, поэтому я люблю фотографию. Я люблю будущее. А для этого иногда приходится путешествовать в прошлое.
Катерина Кудрявцева
Источник: Фотокомок.ру
