Вадиму Гиппенрейтеру, которого многие считают фотографом-пейзажистом номер один в нашей стране, недавно исполнилось 95. О некоторых подробностях своей творческой судьбы Вадим Евгеньевич рассказал в этом интервью.
К.К.: Как, у кого, где Вы учились фотографии?
В.Г.: Снимать я начал в раннем детстве. В каждой интеллигентной семье были деревянные фотоаппараты – и российского производства, и заграничные, и умение фотографировать было делом обычным. Лет с семи мы уже снимали всякие события, родственников, ледоходы. Ставили камеру на штатив, накрывались тряпкой, по матовому стеклу строили картинку. Снимали на стеклянные пластинки, которые потом сами проявляли при красном свете – вот и вся учеба.
К.К.: У Вас мало людей в кадре. А если есть, то они скорее как дополнительный штрих к портрету природы. Почему?
В.Г.: Я снимал спортсменов, охотников, вулканологов, снимал людей в Средней Азии, тофаларов в Саянах и чукчей на Чукотке. Это все там уместно и колоритно. Но когда я снимаю природу, люди там не нужны. Съемка людей – это самостоятельная область фотографии. Ею нужно заниматься всерьез. Человек – очень сложный объект.
К.К.: Вы – редкий человек, которому довелось не просто быть вблизи от извержения вулканов, но и снять это так, как сняли Вы. Насколько близко Вы находились от жерла Ключевской или Толбачика?
В.Г.: Очень близко. Как-то провел целую ночь на краю кратера Ключевской: высота 5000 над уровнем моря, кратер глубиной 400 метров, диаметром 800, внизу колеблется, кипит, шипит и фонтанирует лава. Гора ходит ходуном: когда стоишь на краю кратера и снимаешь, то замечаешь, что вся гора под тобой движется. Когда раскачивается такая массивная штука, это впечатляет. При съемке Толбачика мы жили все время рядом, сушили одежду, готовили пищу тут же на раскаленной лаве.
К.К.: От вредных испарений не было плохо? Вы сами говорили, что в вулканических газах – вся система Менделеева. И пленка от этого не портилась?
В.Г.: Это зависит от того, куда ветер дует. Можно нахвататься чего угодно. Приходилось ориентироваться по направлению ветра. Пленку тоже все время берегли от воздействия газов. А вот фотоаппарат, бывало, что и заклинивало от вулканической стекловидной пыли.
К.К.: Ваши слова: «Чтобы хорошо почувствовать пейзаж, в нем надо жить какое-то время». Как подолгу, например, Вы ждали нужный оттенок воздуха или чего-то еще?
В.Г.: Мог жить неделю на одном месте и не снять ни одного кадра. Два раза был на Байкале и не снял ни одного кадра. Было лето, пустое синее небо, выгоревшие склоны. Снимать там было нечего. Байкал очень интересный и сложный объект, снимать его надо ранней весной или поздней осенью в шторма и непогоду. А для этого там надо жить. На Камчатке можно и за месяц ничего не снять. Там всегда стоит толстенный слой облаков, и в двух шагах ничего не видно. Я туда больше 40 лет ездил.
К.К.: Вы также профессиональный альпинист и горнолыжник, были первым человеком, который спустился на лыжах с Эльбруса. В какое время года? И что было сложнее – подняться или спуститься?
В.Г.: В августе, когда погодные условия оптимальны для восхождения. И то, и другое было сложно, но по-разному.
К.К.: В своей фамилии разбирались? Gip в переводе в английского – «жулик», reiter c немецкого – «всадник»…
В.Г. Не совсем верно. Австрийское написание Hippenreiter. Hippo – греческий корень для обозначения лошади. Так что возможный перевод фамилии – «всадник на коне». Хотя уверенности нет.
К.К.: Фотограф и известный танцовщик Большого театра Леонид Жданов признавал только черно-белую фотографию. Но ведь реальная жизнь цветная. Ваше отношение к черно-белому и цветному?
В.Г.: Это совершенно разные жанры, и решают они совершенно разные задачи.
К.К.: Один современный фотограф, Олег Ванилар, сказал, что у нас в стране хороших женщин-фотографов вообще нет, а в мире назвал только парочку – Сару Мун и Энн Геддиз. И объяснил это тем, что фотография является искусством тысячи мелочей, а женщина не может одновременно думать о многих вещах? А у Вас какое мнение?
В.Г.: Ерунда какая-то. Фотографией могут заниматься как мужчины, так и женщины. И если кто-то об этих женщинах не знает, это не значит, что их нет.
К.К.: Выискивая интересные ракурсы, часто ли попадали в курьезные ситуации, падали ли в речку, например, или куда-то еще?
В.Г.: Нет. Вот пуховку пропарывало летящими от вулканического взрыва камнями. Камеру тоже пробивало, и чайник, в котором мы кипятили чай там же на лаве.
К.К.: А в несмешные, рискованные, например, снимая медведей на Камчатке?
В.Г.: Было дело. Как-то на Камчатке я снимал медведя. Был у меня тогда «Асахи Пентакс» с широкой пленкой. Снимал я с довольно близкого расстояния. После первого щелчка затвора медведь на меня бросился. У «Асахи» зеркало на какое-то мгновение закрывает кадр. Я пока смотрел в камеру и перематывал следующий кадр, этот момент пропустил и не испугался. Поэтому медведь остановился и cтал есть ягоды, продолжая следить за мной глазами. Эту cцену издали наблюдал лесник. Потом мне рассказывал, сколько страху он натерпелся, глядя как на его участке Гиппенрейтера чуть не сожрал медведь.
К.К.: Вы говорили, что никогда не ходили на работу и не высиживали от и до. Значит ли это, что Вы всегда делали и снимали то, что хотели?
В.Г.: Я закончил Суриковский институт, по специальности – скульптор, что сделало меня человеком свободной профессии. И никакая милиция прицепиться ко мне не могла. Но зарабатывать этим я не мог, так как платили только за «лики святых» – портреты партийных вождей. Поэтому я ушел в тренерскую работу и параллельно всегда занимался фотографией, снимал то, что мне нравилось и было интересно. Всегда снимал по темам. Отдельная фотография меня не интересовала. Держал в голове целую тему и ее разрабатывал.
К.К.: Как удалось в советское время не быть ни пионером, ни комсомольцем, ни партийным?
В.Г.: Я много времени проводил в лесу, на рыбалке, охоте, и ни на какие собрания никогда не ходил. Так что меня как-то с этим всем благополучно пронесло.
К.К.: Известны Ваши фотографии о России. Заграницу не снимали?
В.Г.: Несколько раз был в Европе, но не снимал. Мне там ничего не надо и неинтересно. Это всё не мое. Там где всё обжито, уже снимать нечего. А в России природа настолько разнообразна и необъятна, что и жизни не хватит, чтобы её всю объездить и снять. Я люблю Россию, здесь я всё знаю и понимаю.
К.К.: Сейчас люди ездят по всему миру, снимают, интернет забит пейзажными фотографиями. Но ведь недостаточно поехать в экзотическую страну, чтобы сделать редкое фото. А что нужно? Когда снимок может стать по-настоящему редким?
В.Г.: Когда есть свое присутствие в кадре, своё собственное отношение. Ведь одну и ту же картинку разные люди видят и снимут по-разному.
Каждый фотограф снимает то, что другой человек не видит.
К.К.: Остались ли у Вас на карте России «белые пятна»?
В.Г.: Да. Байкал. Западная Сибирь. Так и не доехал до Магадана.
Катерина Кудрявцева (pantera.kate@mail.ru)
Автор благодарит Марию Гиппенрейтер за помощь. В материале использованы фотографии с сайта gippenreiter.ru
Интересный, талантливый человек , спасибо за обзор!