Всемирно известный мексиканский фотограф Флор Гардуньо, чья выставка «Сны и метафоры» недавно открылась в московской Галерее классической фотографии, рассказывает о своих работах – об идеях, которые она в них вкладывала, о людях, которых снимала, и просто – о себе.
– О Вас говорят как о продолжателе традиции великого фотографа Мексики Мануэля Альвареса Браво (Manuel A’lvarez Bravo) . Можете в нескольких словах сказать – что это за традиции и чему конкретно вы научились у этого мастера?
– Наверное, тут нужно больше говорить не о традициях чисто фотографических, а об интересе к традициям страны, который был у моего учителя, Мануэля Альвареса Браво, и который есть у меня. В Мексике так много прекрасных вещей, мест, людей, на которые можно обратить внимание, которые можно запечатлеть. Конечно, Альварес Браво мог снять красивый кактус агаву и я могла увидеть в таком же кактусе красоту и тоже сфотографировать его. Но это не значит перенять чьи-то традиции. И даже не значит повторять за кем-то. Снять кактус может любой человек. И дело тут совершенно не в кактусе, а именно в любви и интересе к стране, к Мексике, к ее миру. Вот сейчас, например, на мне блузка – это традиционная одежда индейцев мексиканского штата Оахака. Когда я купила ее, это было довольно давно, я даже не думала о том, что Фрида Кало тоже любит такие вещи носить. А ведь мне стали говорить: «Ты теперь выглядишь, как Фрида Кало, ты на нее похожа…» Но ведь такие блузки, как и многое другое, – это не традиции Фриды Кало. Это традиции Мексики… Что я конкретно переняла от Мануэля Альвареса Браво – так это интерес к людям, ко всему человеческому, интерес к своей работе, стиль этой работы, отношение к делу, упорство. Это понимание того, что если ты чего-то хочешь добиться, у тебя все для этого есть, и все это ты можешь сделать. Сейчас существуют тысячи фотографов, но очень немногие по-настоящему этим живут. Я же, как и Мануэль Альварес Браво, действительно этим живу, я посвятила этому жизнь.
– Жанры Ваших фотографий определяют как «арт», «ню», «предметная съемка». К какому жанру, направлению в искусстве Вы сами относите свои работы? Или для Вас это вообще не важно?
– Да, это не имеет для меня определяющего значения. Замыкаться в рамки какого-то жанра я не хочу. Для меня важен не жанр, а техника, в которой я работаю – серебряно-желатиновая, платино-палладиевая, и сейчас осваиваю новую для себя карбоновую печать. Техники разные. А стиль, пожалуй, один. Классический.
– Как Вы сами считаете – что главное в ваших фотографиях? И чего больше в них – чувств или мыслей?
– Главное для меня – суметь выразить то, что я задумала, перенести на фотобумагу моё видение чего-то или кого-то. На 70% это зависит от объекта, который я снимаю, и на 30% – от техники исполнения. А вот чего больше на моих снимках – чувств или мыслей, это решает зритель. Одни видят одно, другие – другое. Кто-то принимает мои работы, кто-то – нет. Кто-то их понимает только на уровне чувств, эмоций, настроений и впечатлений. Кому-то нужны большая рациональность и осмысление. Соотношение чувств и мыслей у разных людей разное. И в этой разности подхода к моим фотографиям я вижу для себя огромный стимул к работе и интерес.
– Ваши фотографии сравнивают с поэзией: именно в поэзию Вы превращаете прозу жизни. Сами что думаете по этому поводу?
– Конечно, я не могу отвечать за всё, что обо мне пишут и говорят. Но сравнение с поэзией мне очень приятно, и хотелось бы думать, что это действительно так. В моих фотографиях много образов, сравнений, символических знаков, перенесения смыслов. Возможно, эти художественные приемы и роднят их с поэзией. Некоторые работы – это воплощение моих снов, мечтаний, здесь многое, как будто в другом мире, в другом измерении. Это тоже куда ближе к поэзии, чем к какому-то документальному отражению действительности. Название выставки – «Сны и метафоры». Основная метафора связана с женщиной, с женской душой, с женским предназначением. В то время, когда я делала большинство этих работ, я ждала ребенка. Поэтому в них я выразила те чувства, что возникают у женщины, когда в ней начинает биться другая жизнь. Чувства способности продолжить род, чувства, которые позволяют по-другому относиться ко всему живому, чувства, которые роднят с природой, дают понять, что человек от природы никак не отдален и не отделен, что он и есть часть природы. Мне кажется, женщина в этот период своей жизни становится чуть более возвышенной, чуть более поэтичной. Ожидание ребенка изменило мой подход к фотографии. Я решила как бы начать с начала – с обнаженной женской натуры и натюрморта, с его цветами, фруктами, которые тоже рождали женские ассоциации: через нежность и мягкость, через форму и объем виделась женщина, жизнь в многообразии ее проявлений и продолжений. Работала в небольшой глиняной пристройке к моему дому в Тепоцотлане в Мексике, используя только естественное освещение. И выбирала для этого время среди ежедневных материнских забот.
– Вы обучались в Академии Сан-Карлоса. Что конкретно изучали и насколько теоретические знания оказались полезными в Вашей практической работе фотографа?
– В 1976-ом – 1978-ом годах я изучала пластическое искусство, скульптуру, и фотографический дизайн. Конечно, теория пригодилась в практике, как, безусловно, оказывается нужным все, чему мы когда-либо учимся и что когда-либо узнаем. Фотографу нужно знать и архитектуру, и скульптуру, и живопись, и многое другое, чтобы быть наиболее проинформированным, чтобы знать больше о том, что уже сделано в искусстве, а что еще нет. В этом нужно разбираться. Но… я бросила учебу, эту теорию, как только Мануэль Альварес Браво пригласил меня ассистентом в свою мастерскую. Эта реальная работа очень многое мне дала – и в художественном, и в техническом отношении. И очень многое дала последующая работа в Департаменте Образования: я ездила по стране и фотографировала – делала иллюстрации к школьным учебникам. Эти поездки позволили мне лучше понять Мексику, ее людей, просто – увидеть жизнь.
– Чем объясняется ваш выбор снимать только в черно-белых тонах?
– Я никогда не работала с цветом, всё вижу в черном и белом. Но это не две краски. Тут тысячи оттенков и огромная глубина. Если говорить о цветовой палитре, то белый в принципе – это отражение всех цветов, это самый светлый аспект любого цвета, а черный – самый темный аспект. Даже если мы красный или фиолетовый доведем до самого максимума, то это будет именно черный. В этих двух цветах – черном и белом – я вижу весь мир. Для меня в них вся радуга. И мои фотографии намного более цветные, чем я сама.
-Обнаженная натура… Кто эти женщины, которых вы снимаете?
– Я фотографирую своих подруг. И здесь не модельные, а реальные женские тела. Мне, как фотографу, неинтересны безупречно правильные фигуры. Когда-то я фотографировала профессиональных моделей, но на этих снимках обычно не получалось того, что я хотела выразить. Поэтому я стала снимать женщин, которых хорошо знала и которые хорошо знали меня. Между нами был контакт, симпатия, дружба, и только это делало работу вместе возможной. И поскольку мои натурщицы не занимались этим профессионально, у них не было типовых выражений лица, манер. Дружеский контакт между нами давал мне возможность фотографировать их максимально естественными. А им позирование для обнаженного портрета, думаю, позволило глубже понять свою женственность, ощутить красоту тела, развязать какие-то узлы внутри себя, и во многом стать самими собой. Фотография позволила им узнать о себе что-то новое – ведь, как мне кажется, фотография всегда выявляет в вещах и людях неизвестные ранее аспекты.
– А сюжеты работ целиком Ваши или что-то подсказывали подруги?
– Это, безусловно, совместные работы, сделанные в соавторстве с ними. Некоторые женщины без всяких подсказок, сами искали позу и образ перед камерой. Они как бы создавали свои собственные скульптуры. Мои подруги мне всегда что-то советовали. И я этими советами всегда пользовалась. И еще многое сделано благодаря моей дочке. Она подрастала, и я брала ее с собой. Дождавшись, когда кончатся съемки, и все уйдут, она вставала передо мной и спрашивала: «А теперь меня-то ты сфотографируешь или нет?» И я снимала. И часто получались очень хорошие, неожиданные фотографии, сделанные вот так экспромтом в конце рабочего дня. Нередко дочка приносила какие-то найденные ею предметы. Один раз принесла удивительно красивую кость, похожую на скульптуры известного британца Генри Спенсера Мура. Я сфотографировала эту кость вместе с литерой «А». Для меня такое детское участие было очень важно.
– Бывали ли какие-то курьезные случаи во время съемок?
– Ох, очень много! Особенно когда делали снимки с рыбами или змеей. С рыбами есть фотография «Патронташи» – два длинных, скользких и холодных, тела этих водных существ мы положили буковой «Х» на грудь девушке, которую я снимала. Звуки раздавались только такие – «Ааа», «Ооо», «Ууу». Пока мы устроили этих рыб на ее теле и пока она перестала визжать, прошло довольно много времени… Или есть забавные фотографии: «Боа» – на снимке женские ноги и удав, и «Интервью» – где женщина держит в руках змею, и обе смотрят друг другу в глаза. Эти фото мне помогали делать две девушки – одна, которую я снимала, и другая, которая мне ассистировала. Так первая была вся бледная и тряслась, она реально боялась змей. А вторая, наоборот, провела все детство в таком месте, где этих змей было полным-полно, она с ними, как с игрушками, играла и только посмеивалась. Было интересно наблюдать, как в одной и той же ситуации один человек умирает от страха, а другой наслаждается. Много бывало смешных случаев, когда нужно было сфотографировать кого-то на дереве, девушки карабкались туда не без комизма. Но это со стороны было смешно. А им-то не очень. Особенно, когда приходилось лезть заново, делая дубли. Мне мои подруги-модели даже в шутку грозили, что пожалуются на меня в общество защиты женщин, так я их мучала.
– А откуда змею для съемок брали?
– Из зоопарка.
– А рыб?
– Из супермаркета. Они, в отличие от удава, неживые были.
– А еще какие-то истории, связанные с Вашими фотографиями, можете вспомнить?
– Думая однажды о том, как лучше выразить на снимке структуру женского тела, я предложила сфотографироваться одной своей знакомой, но та наотрез отказалась сниматься обнаженной. «Хорошо», – ответила я ей. И через некоторое время пришла к ней снова, сказав: «У меня для тебя есть подарок, великолепнейшее платье». «Что-что такое, какое платье?» – кокетливо защебетала подруга… Тот ворох эмоций, который появился на ее лице, когда она увидела этот наряд, во многом отразился потом на фотографии. Ужас, негодование, обманутые ожидания, недовольство. Все потому, что платье представляло собой каркас, обтянутый тонкими, редкими сухими стеблями, расстояние между которыми было сантиметров пятнадцать, а на месте груди – два круга, тоже естественно, не прикрывающие ничего. То есть, платье было и одновременно его не было вовсе. Мужу и детям такое оригинальное платье понравилось, они стали уговаривать ее – «Ну, сфотографируйся, помоги Флор!». В результате она согласилась, ведь, как и договаривались, она теперь была в платье. Из этой фотографии, которую я назвала «Джулиана», потом родилась и другая, под названием «Монина». После съемок моя дочка, которой к тому времени исполнилось пять лет, залезла в каркас этого платья, и тоже, как в начале предыдущая модель, наотрез отказалась – только не сниматься, а теперь уже вылезать из платья. Она так и сидела, маленькая, в этой большой, не по ее размеру, соломенной клетке, и говорила, что не вылезет, пока я не сделаю несколько фотографий. Это стало одной из тех незапланированных, но очень удачных фотосессий.
– Как много дублей Вы обычно делаете и на какую камеру снимаете?
– Максимум, три дубля. А из техники – Hasselblad 500CM и Leica М6.
– Что еще, кроме фотографии, Вы любите?
– Люблю быть со своими детьми. Люблю смотреть хорошие кинофильмы.
– Много ли Вы путешествуете? Или для того, чтобы снимать внутренний мир, внутренний свет не нужно много ездить?
– Не так важно путешествовать, чтобы понять внутренний мир. Важнее путешествовать внутрь человека. Путешествовать в его душе. Думаю, в душе каждого человека есть много таких вещей, о которых он не еще знает… Но ездить по миру люблю. И путешествую я довольно много.
– Что бы Вы могли пожелать молодым фотографам, которые только-только начинают смотреть на жизнь сквозь окошечко фотообъектива?
– Важно, чтобы они обращали внимания на разное искусство: чтобы слушали музыку, читали стихи, видели живопись – Рембрандта, Караваджо, многих других художников. Когда я, например, вижу какую-то хорошую картину, я сразу хочу что-то сделать. Не обязательно что-то похожее. Просто я наполняюсь идеями и хочу выразить их.
– Есть ли у Вас постоянно действующие экспозиции?
– Коллекции моих фоторабот есть в Музее современного искусства в Нью-Йорке, они есть еще в Чикаго, есть в Мексике, Швеции.
– У Вас издано несколько фотоальбомов. Будет ли следующая книга и о чем?
– У меня есть заветная мечта – если найдется спонсор, сделать большую фотоработу о Польше, территории бывшей Чехословакии и о России.
– А почему жительницу Мексики привлекает именно этот регион?
– В России, например, мне очень интересны литература и музыка. Я с молодости этим увлекаюсь. Достоевский, Горький, Чехов. Чайковский, Стравинский, Рахманинов. Они очень русские. Немногие могут так передать истинный смысл жизни… Вообще, я очень рада, что выставка «Сны и метафоры», которая была во многих странах, сейчас показывается и в России. Это моя первая большая выставка в вашей стране. И, надеюсь, что не последняя.
Беседовала Катерина Кудрявцева
