О «народной» фотожурналистике, фотографическом «слухе» и о том, куда же действительно движется искусство фотографии – в интервью Александра Тягны-Рядно, секретаря Союза фотохудожников России, члена Союза журналистов России и Международной Федерации художников ЮНЕСКО, работавшего в качестве фотографа и фоторедактора в «Журналисте», «Советской культуре», «Известиях», «Собеседнике», других газетах и журналах, ныне — свободного фотографа, сотрудничающего с различными изданиями, агентствами и издательствами. Александр – участник многих выставок и фотосалонов в России и за рубежом, автор нескольких фотокниг и 42-х персональных выставок.
– Вы как-то говорили, что во времена Советского Союза было в чём-то гораздо интереснее снимать. Во многом потому, что было сложнее «протащить» фотографию через идеологический отбор. А что сейчас, когда нет такого идеологического отбора и особой цензуры?
– Да сейчас-то и фотография отсутствует. Если говорить по большому счёту. Она никому не нужна. Поэтому можно протаскивать что угодно. Что есть, то и ставят. Или делаешь сайт – и даёшь что хочешь, никаких проблем. На самом деле фотожурналистика, в привычном смысле этого слова, на глазах у нашего поколения умирает. А то, что недавно создано – журнал «Русский репортёр» или агентство «Коммерсанта», которые замечательно работают – это только исключения из правила. Этой третьей древнейшей профессии в скором времени, думаю, останется лишь небольшой клочок. Конечно, в фотографии, кроме журналистики, есть еще реклама, гламур, агентская, арт-фотография. Во всех этих ипостасях будет происходить определенное перераспределение. Большая часть фотографов уйдет в арт-фотографию, хотя, конечно, и весь огромный конгломерат гламура останется, индустрия моды будет на этом держаться.
– Насколько и чем конкретно работа фотографа в газете или журнале отличается от работы в интернете?
– Работа в интернете здорово отличается от газетной или журнальной. Тут, прежде всего, финансовый вопрос. Оплата работы фотографов в интернете совершенно мизерная. Как и журналистов вообще. Чем и обусловлено всё это интернет-качество – когда читаешь какие-то материалы, впечатление, что это сделано копипастерами, студентами какими-то, которые за 10 долларов готовы написать что угодно. Что касается качества фотографий, то оно, может быть, не так заметно: проскакивает мимо фото и всё. Просто зачастую фотографии, которые используются, берутся бесплатно из того же интернета – таких снимков, наверное, процентов 80-90. И эти фотографии во многих случаях сняты просто мыльницей или телефоном. Качество телефонов, которые есть у любого журналиста, значительно превышают тот качественный уровень, который нужен для интернета. И вот в этом еще одна особенность. Раньше для журнала нужно было хорошее качество, но не всякий себе мог позволить аппаратуру для обеспечения такого качества. А сейчас телефон может позволить себе каждый. Так, соответственно, и пишущая, и фотожурналистика переходят в стадию «народной» журналистики – теперь любой может снять то, что происходит, и выложить это в интернете. И часто даже крупные агентства не посылают на задание фотокорреспондентов с дорогостоящей, требующей страховки аппаратурой, а берут фото с телефонов обычных людей, берут то, что приходит случайно. И телевидение на том же начинает строиться, потому что и видео можно снять на тот же телефон. Вот этим, с одной стороны, наступлением интернета, а, с другой стороны, наступлением гаджетов, которые обеспечивают приличное качество фото, видео и всего остального, обусловливается такая уничижительная позиция фотографии вообще и фотожурналистики в том числе.
– То есть, речь, действительно, идет о вырождении…
– Да. Но я не вижу в этом ничего такого уж страшного. Вот, например, сейчас мы говорим о художниках только применительно к области искусства. Но, если вспомнить историю, фотография зародилась всего лет сто с небольшим назад, а до этого газеты выходили с рисунками: все функции фотографии выполняли художники. Они ездили по разным странам, зарисовывали диковинных животных, пейзажи, картинки с производства – всё, что угодно, и публиковали это. Потом пришла фотография, она их вытеснила – в естественное лоно искусства. Рудименты эти остались в американских судах – там нельзя фотографировать, и фрагменты заседаний фиксируют рисунками. Я думаю, это и у нас скоро будет. Недавно смотрел телевизор: всех фотографов выгнали из зала суда, где рассматривалось дело борца, убившего кого-то. Так что тут вместо фото останутся рисунки – работа для художников, маленькая нишка такая, журналистско-художническая. Так, я думаю, и в фотографии останется когда-нибудь небольшая ниша, сугубо фотографическая, для профессионалов, а все остальное займет та самая «народная» фотография – из ниоткуда и отовсюду.
– Вы сами рисуете?
– В детстве рисовал, занимался оформительством каким-то в студенчестве, декорации Мише Задорнову, кстати, рисовал – мы с ним учились в Московском авиационном институте, он заканчивал, я начинал, так я рисовал декорации для его спектаклей.
– Каких, например?
– Помню последний спектакль, который он делал в МАИ как режиссер-постановщик для студенческого театра – «Человек с огурцом» назывался. Это были капустники, такая интересно-смешная студенческая жизнь. Поэтому начальные навыки в рисовании у меня есть, после я слушал лекции в Суриковском институте, у меня много друзей художников, общение с ними подпитывает меня очень сильно такой арт-составляющей.
– Взгляд фотографа и взгляд художника в чем-то сродни…
– Конечно, и не просто сродни, это фактически однокоренные искусства визуальные. И поэтому без подпитки художественной, без такого общения, без художественного видения фотография бы умерла. И глупо говорить о том, чтобы учиться фотографии, нужно смотреть фотовыставки. Не надо смотреть фотовыставки, надо смотреть художественные выставки, слушать музыку, читать книги…
– А можно ли сказать, что фотография легче, чем живопись? Или это все же разные вещи, каждое требующее своё?
– На первый взгляд, конечно, легче. Особенно сейчас. Все, кому ни лень, могут взять фотоаппарат… Да, собственно говоря, и кисточку многие берут без образования и начинают что-то «лепить». Ну, наверное, фотография всё же в какой-то степени легче, она сама упростилась в последнее время: ничего не надо разводить в ванночках, не надо наводить на резкость, нужно только нажимать на кнопку. Но тем не менее каких-то серьезных фотографов больше не стало. То есть, от количества фотографической массы качество ее не сильно возросло. Есть определенное ограниченное число людей, которые реально занимаются фотографическим искусством, их работы ценны чем-то и действительно интересны. А огромная масса нажимает на кнопку, и это все уходит в никуда. Такое же и у художников, наверное, соотношение. Думаю, во всех областях творчества, оно примерно одинаковое.
– Возвращаясь к теме интернета, копипаста, рерайтинга…Ведь тут очевидно встает вопрос об авторских правах, это же полное нарушение?
– Да, да, к сожалению, у нас совершенное бесправие, особенно в области фотографии, да и в литературной области тоже достаточно. Единственно, где более-менее наведен порядок – это в музыке, там большие достаточно деньги, есть адвокаты, много той практики юридической, которая к этому подключается. Что касается бесправного использования фотографий, то года три-четыре назад началось активное противодействие этому воровству в интернете со стороны фотографов. Но это настолько муторно и трудно!.. Даже если ты выиграешь суд, то тебе надо вести его в течение года. Ну, доплатят тысяч 10-15. Проще плюнуть, снять несколько фотографии для какого-то печатного издания, получить те же деньги. Хотя сейчас все же меньше стали воровать у каких-то знаменитых фотографов, у тех, кто на виду. Но в общем это сильно неурегулированный вопрос.
– Вы, наверняка, как фотограф, не раз прибегали к каким-то уловкам, чтобы проникнуть туда, куда не пускают? К каким, например?
– Самая простая уловка – работа под дурачка: я, мол, ничего не знаю… Был один случай, еще в конце 90-х я впервые приехал в Лондон: одно агентство, с которым я работал, пригласило, типа практики-стажировки мне устроило. Это было в июне, а в этом месяце первая суббота – День рождения королевы, есть такой официальный праздник. И я говорю в агентстве: ребят, я хочу королеву снять. А мне в ответ: ты что, с ума сошел, мы подаем заявки за полгода, там такая бюрократия. Ну, думаю, ладно. Утром сел на электричку, доехал до вокзала Виктория, до Букингемского дворца прошел. У меня тогда еще три фотоаппарата на шее висело, была и слайдовская пленка, и черно-белая… не как сейчас, не всё на одну цифру снимал. Был я такого солидного вида человек, обвешанный фотоаппаратами. И вот висит какая-то ленточка, я перешагнул и пошел дальше. Стоят полицейские, ну, наверное, думают, человек, если идет, то ему надо. И никаких вопросов. Я перешел площадь перед дворцом, а там стоит огромная толпа фотокорреспондентов, ждут приезда королевы. Я встал с ними, дождался и снял королеву. На следующий день проявил – мои друзья все в ужасе: как? Ну, вот, сработала самая простая уловка. Или вот сейчас военные фотографы используют «лейку», а это очень обманчивый фотоаппарат, маленький с маленьким объективчиком. Привыкли все, что у фотокорреспондента должен быть во-от такой объектив, штатив, вспышка, а тут вешается маленький фотоаппарат, и, например, Юра Козырев бегает по войне и все снимает. На него не так сильно обращают внимание. Я тоже пробовал. Это реально работает. Скажем, если каких-то торговцев на рынке снимать, то лучше идти с маленьким аппаратиком, с мыльницей по виду. Или еще уловка – какое-то отвлечение внимания, использование чисто психологических приемов. Я люблю снимать людей, но люди не всегда к этому нормально относятся. Когда шуткой какой-то обходишься, когда дуришь голову, говоришь: да я не вас, я голубя. Ну, в принципе нечто клоунское в этом во всем есть. Или, например, прошу какого-то знакомого встать, а через него телевиком снимаю того, кого нужно. Это очень распространенный прием. Ну, вещи незамысловатые, прямо скажем.
– А были ли в вашей фотопрактике какие-то курьезные случаи?
– Ну, в Барселоне, когда первый раз туда приехал. Я вообще люблю бродить, снимать, делать уличные фотографии. Улавливая какие-то флюиды, попадаешь туда, где все время что-то происходит. И вот я попал в достаточно трущобный район, вроде красных фонарей, наркота, какие-то типажи. И там было нападение на меня, с ножами-бабочками. А я ведь ничего не понимаю по-испански, ну, по-английски, могу еще…Я только выучил – но абло эспаньоль (я не говорю по-испански). И вот я держал руками аппаратуру, а ногами махал и кричал: но абло эспаньоль, как русским матом, с соответствующим выражением. Ну, они немного подрастерялись. Потом, помню, меня оттеснили к какой-то ограде, а там дверь открылась, меня добрый человек втащил, дверь за мной захлопнул и проходными-задворками вывел… На следующий день я пришел в Общество русско-испанской дружбы, мне начали рассказывать, что вот в этот район лучше не ходить, вот в этот тоже, а я с апломбом знатока говорю: а-а, я здесь уже был вчера… Вот так, добродился. Ведь я не составляю особо никаких планов, снимаю город по какому-то своему чутью, пытаюсь уловить чувство, ритм города, вникнуть в это, поймать.
– То есть, у вас нет каких-то задумок – что снять? Это как пойдет, да?
– Если куда-то еду, то я смотрю, конечно, где что может быть. Например, где рынок находится, там всегда можно что-то интересное снять. Но многое интуитивно. У меня не совсем журналистский подход. Вот если взять Сергея Максимишина, то он, когда едет куда-то, совершенно конкретно знает: он будет снимать вот такую-то тему, именно тему, а я не люблю снимать тему. Я люблю фотографию не как литературу, когда я должен сделать какой-то маленький рассказ про бочки, из которых делают самолеты в какой-нибудь Танзании, или корабли в Малайзии. Я люблю фотографию как музыку, мне интересна жизнь в ее чувственном восприятии, музыка жизни. Нравится снимать все, что вокруг.
– А как Вы относитесь к синтезу литературы и фотографии?
– Сейчас время синтетических искусств. Самое интересное – как раз на стыках разных искусств находится. Литература и фотография, литература и музыка, в том числе клипы появились – фотография с музыкой, это отдельная отрасль. А с литературой я связан достаточно хорошо на протяжении жизни, мне всегда везло с хорошими текстами. Одна из моих первых фотопубликаций была о бульварах в «Московском комсомольце». В номере было около 20 моих снимков, они шли блоками, так называемым «сквозняком» через всю газету – были на первой, второй, третьей, четвертой полосах. И вот эта публикация «сквозняком» шла со стихами Александра Аронова, достаточно известного поэта, работавшего тогда в «МК». Публикация о бульварах была и в «Спутнике» с текстом Юрия Трифонова о Москве. Или не так давно я делал проект об Армении со знаменитым текстом Андрея Битова, написанным об этой земле четверть века назад, Текст, перенесенный в наше время, как бы иллюстрировал мои фотографии. Была выставка и книга – с этим текстом и моими снимками. А однажды я получил заказ –альбом о Сахалине. Потом из серии привезенных с Сахалина снимков получилось сделать выставку – с текстом Чехова. Свой «Остров Сахалин» Чехов написал лет 100 до того, я выбрал какие-то «куски» из этого очерка, соединил с фотографиями – и оказалось, что ничего не изменилось за эти 100 лет на Сахалине. Все, что писал Чехов, вот, пожалуйста, вчера снято. Сейчас я делаю проект, который называется «Поэзия.ру». Это портреты поэтов, от шестидесятников, которых я застал: Окуджаву, Вознесенского, Сапгира, до совсем молодых, сегодняшних. Такой срез фотографический. Довольно долго я работал в газете «Культура», много снимал, все время пересекался и пересекаюсь с людьми этого круга, мои друзья – писатели, жена – поэт. И вот делаю такую книгу-проект с портретами поэтов и их стихами о поэзии. У каждого поэта есть стихотворение в стиле «я памятник себе воздвиг…» или «поэт в России – больше, чем поэт» и т.д. У каждого. Абсолютно. И вот я делаю такую подборку, антологию дилетанта, как я ее называю. Тоже получается связь поэзии и фотографии.
– Ваш любимый поэт?
– Моя жена (смеется).
– Да, вопрос, в данном случае, не совсем корректный. Ну, после вашей жены?
– Люблю Бродского и Пушкина. Я достаточно всеядный. У меня нет такого направленного единственного интереса. Я и в кино много кого люблю. И в литературе. И среди фотографов. Это всегда какой-то десяток.
– Говорят, один из самых грандиозных фотопроектов был связан с Виндзорским замком – один журналист, допущенный снимать королевскую резиденцию, дал фотоаппарат маленькому принцу, сыну Дианы, и тот снял замок так, как он это видел…
– Вот это тоже, кстати, пример «народной» фотографии…
– Можете ли рассказать о каких-то интересных, масштабных фотопроектах прошлого, настоящего или будущего, в России и мире?
– Аналогичный проект мы делали в Союзе фотохудожников, дали фотоаппарат и несколько плёнок летевшему на околоземную орбиту космонавту Юрию Батурину, он между делом снимал, внутри корабля «Союз» и из иллюминатора, потом из этого сделали выставку. Она проехала по всей России и за границей была много раз. Не такая громкая, хотя довольно интересная. Но, наверное, самый грандиозный проект, который я знаю на сегодняшний день, это проект француза Яна Артюса-Бертрана. Фотография с высоты птичьего полета. Проект фотографический, полиграфический, маркетинговый, в несколько миллионов долларов. Выставка его фотографий была недавно и в Москве. Бертран арендует самолеты, летает, снимает, выпускает какое-то несметное количество альбомов, плакатов. Впервые я попал лет 10 назад на его выставку в Лондоне, и поразился не столько самим фотографиям – они, конечно, очень интересны и красивы – сколько подходом его коммерческим, это фантастично! На площади около музея Виктории и Альберта стояли стенды. Сейчас такие уличные выставки стали обычными. А он первым вывесил фотографии прямо на улице, их могли посмотреть все. Плюс к этому – огромный павильон метров 100 в длину с прилавками, где было всё – от ластиков за полфунта с его фотографиями до огромных альбомов. Тут был весь спектр товаров, разной цены, разного качества, но все – с его снимками. Вот что в России больше всего не хватает в области фотографии, так это не фотографов или аппаратуры, а вот такой инфраструктуры вокруг фотографии, всего того, что блестяще делает Бертран: он не просто снял фотографию и забыл, он создал огромный комплекс всего необходимого, что доносит эту фотографию до людей.
– Вопрос, как всегда упирается в деньги…
– Да, большинству российских фотографов не хватает ни сил, ни денег, для того, чтобы донести эту фотографию. Единственным выходом стал интернет. Умершего недавно талантливого фотографа Александра Слюсарева, например, только через интернет люди реально узнали. Известный поначалу лишь небольшому кругу специалистов, он начал выставлять фотографии в ЖЖ, и после этого смог организовать большие выставки. Так что интернет – как убивает фотографии, так и дает им некую другую жизнь. Но эта жизнь достаточно ограничена всё равно: я считаю, что фотография все же умирает на экране. Она должна быть напечатана, должна быть или на выставке, или в альбоме. Для меня конечный результат фотографии – это все-таки отпечаток, который висит на стене.
– Что бы вы посоветовали начинающему фотографу, у которого нет средств, чтобы позволить себе снимать с самолета…
– Не обязательно снимать с самолета. Можно ходить по улицам и снимать. Можно, как я, даже поехать на курорт. Я сделал недавно серию фотографий, из которых родилась выставка – «Пляжный роман с «Лейкой»». Можно снимать, ничего особого не делая. С места, где я сейчас стою, можно снять пяток фотографий, которые можно повесить на выставку.
– Но для начала, чтобы организовать выставку, нужны какие-то деньги…
– Для начала, особенно сейчас, это, конечно, интернет. Социальные сети дают очень мощный толчок. Сколько литераторов, достаточно известных, выпустивших не одну книгу, вышло из ЖЖ. Та же Верочка Полозкова, знаменитая теперь, была просто блогером в интернете. То же и с фотографами. Сейчас я вижу очень много молодых талантливых фотографов и их привлекаю – пару лет назад делал благотворительный фотопроект «Увидеть Париж и жить». Я собрал снимки 50-ти фотографов, от знаменитых – Гусова, Козырева, Слюсарева, Ахломова до самых молодых и никому неизвестных, которых я нашел через интернет. Их фотографии висели на одной выставке. Сейчас гораздо больше возможности пробиться в фотографы через интернет, чем в мои времена, в советские, когда в редакции надо было упираться и пробиваться лбом, долго и упорно.
– Несколько слов о мастер-классах, которые Вы ведете…
– Мастер-классы по тревел-фотографии, городской, жанровой фотографии в московской Школе фотографии «ZOOM». Практические и теоретические двухмесячные мастер-классы устраиваю два раза в год. Бывают выездные мастер-классы, вожу людей в Лондон, этот мастер-класс стал уже ежегодным. Бывают разовые мастер-классы – в Школе им. Родченко, на фестивале фотографии в Сокольниках, на Кубе делал мастер-класс, в Шри-Ланке. Я контактен, и если кто-то обращается с просьбой о мастер-классе, я с удовольствием на это иду. А в этом сентябре провожу 9-дневный фототур в Нью-Йорке. Вообще, такие выездные мастер-классы очень сильно продвигают людей. Фотографируем много и ежедневно, а вечером я с каждым индивидуально рассматриваю его фотографии, ищу какие-то упущенные возможности, рассказываю, как можно это переснять, доделать.
– Насколько можно научить и научиться фотографии? Или всё дело в таланте?
– По большому счету, научить фотографии нельзя. Можно только самому научиться. Если есть желание то, конечно, можно. Но вообще считаю, что фотография – как музыкальный слух – он либо есть, либо его нет. Если нет слуха, практически ничего нельзя сделать. Ну, при старании можно что-то такое сбацать. Но не больше. Вот так и в фотографии. Есть такие профессионалы, которые работают всю жизнь в газете и так на уровне «Мурки» что-то делают, до пенсии на этом дотягивают. Я когда-то заведовал отделом в газете «Культура», знал таких… А если у фотографа есть этот «слух», «голос», свое «видение», сердцевина, то тогда это можно обрамлять в какую-то оправу. Тогда можно и композицию изучать, теорию. На мой взгляд, «видение» больше распространено в народе, чем музыкальный слух. «Видеть» многие могут достаточно хорошо, но не подозревают об этом. Бывают люди, как, например, Света Конеген, светская дама, которая никогда не занималась ни живописью, ни фотографией, ничем, а взяла купила какую-то мыльницу, начала снимать, и сразу видно – чувство композиции есть.
– А Вы сами начали заниматься фотографией, когда Вам было около 30…
– Да, достаточно поздно. Шесть лет учился в МАИ, «маёвская» жизнь была очень весёлой – праздники всякие, сборы – я занимался альпинизмом, горными лыжами. Ну и где-то там в перерывах немножко учился и сдавал экзамены, довольно успешно, кстати (смеётся). После этого попал в «почтовый ящик», как с поезда на полустанке спрыгнул. С восьми до пяти каждый день… И вдруг понял, что так не могу. И начал себе придумывать новую профессию. Вспомнил про кино, которым я очень увлекался в детстве, читал про него много книг и решил поступить во ВГИК. Дальше пошло методом от противного. Выбрал профессию оператора, так как был очень застенчив – в актёры никак не годился. Писал достаточно плохо – соответственно отпадали режиссёр и сценарист. Оставался оператор, который, казалось бы – ну что там делать! А для поступления надо было двадцать фотографий представить! Вот так и втянулся в фотографию. Во ВГИК я, в конце концов, не стал поступать. Закончил факультет журналистики МГУ.
– Тревел-фотография… сколько стран и городов Вы посетили?
– Полсотни, наверное, стран. А городов… Пять лет назад у меня было пятидесятилетие. И я решил, что подарю себе на пятьдесят лет пятьдесят городов. Выставку под названием «Пятьдесят городов». Я сел и написал список, во скольких городах я был. Вот тогда, пять лет назад, это было около четырёх сотен городов. Я их начал вспоминать с детства – Россия, другие страны. Сделал каталог. И пятьдесят самых лучших отобрал, сделал выставку. Сейчас, за эти последние пять лет – думаю, ещё сотни три городов прибавилось.
– Вы как-то сказали, что Россия стала не интересна самим россиянам. Вопрос Чернышевского – «что делать?»
– Выставки о России, о всех тех, кто живет в ней – это первые шаги, чтобы заинтересоваться своей самоидентификацией. Нам всем надо взглянуть на свои корни, и тогда своя страна будет интересна. А если смотреть всё время через забор на Америку и на Европу, то, конечно, Россия никому не интересна. У меня есть огромный цикл о Москве – возможно, такая выставка будет в сентябре на День Города. Цикл о Москве обычной, не гламурной, о той, по которой я хожу, о тех уголках без достопримечательностей, о свете, цвете, красоте вот такой простой Москвы, в которой я живу. Может быть, такая выставка тоже поможет делу.
– Можно ли сейчас говорить о существовании «русской» фотографии?
– Фотография вообще очень интернациональное искусство. Оно понятно всем, на любом языке. Говорить о каком-то своём «русском» пути в фотографии очень трудно. Особенно сейчас. Хотя он есть, конечно. Но вот в журналистике, наверное, уже нет. Вся фотожурналистика перестроилась на западную. И все лучшие российские фотографы – это те, кто работает на «Ассошиэйтед Пресс» (AP), «Рейтер» («Reuters»), «Франс-пресс» («France–Presse»). Все лучшие имена российских фотожурналистов – Земляниченко, Козырев, Максимишин – это те, кто работает на Запад.
– В каких учебных заведениях России готовят специально фотографов?
– На факультете журналистики в МГУ. Во ВГИКе тот же операторский факультет, из которого вышли десятки лучших фотографов. В Институте культуры, нынешнем МГУКИ, есть отделение фотографии. В Школе им. Родченко тоже высшее образование очень сильное, преподаватели хорошие. Ну и огромное количество мелких школ. Бум фотографии, с одной стороны, а, с другой огромное количество фотошкол, очень невысокого качества… Противоречие такое получается. Знаю случай, когда из Института культуры с 1-го курса выгнали девушку, а она через полгода вешает объявление – «Школа Маши Ивановой», и учит всех фотографии. Таких шарлатанов довольно много, к сожалению.
– Сейчас очень популярны такие слова, как инсталляция, медиа-проект … Не кажется ли Вам, что эти поиски новых путей происходят скорее в силу невозможности создать что-то лучше старого или хотя бы наравне?
– Кажется. Всякие там кричащие девушки и эпатирующие вещи – ими гораздо проще докричаться. Сделать стоящие художественные вещи, которые также бы кричали, но разговаривая при этом тихим языком, сделать гораздо сложнее. Поэтому большинство идёт простым путём.
– А так называемое «актуальное» искусство?
– Я очень критически отношусь к подобному «современному» искусству. На мой взгляд, это бизнес. Бизнес, мыльный пузырь. Как вот сейчас произошёл кризис с деривативами в финансовой области, так рано или поздно произойдёт в актуальном искусстве. Эти мыльные пузыри, которые сейчас продают за миллионы, будут сдуваться, лопаться. И все мы будем в этих «дохлых акулах» по уши сидеть. Вот, например, никому не нужной оказалась коллекция современного британского искусства, собранная Чарльзом Саатчи. Коллекцию, оцененную в 30 млн. фунтов, Саатчи отдает даром, причем, отдает уже пару лет, но ни один британский музей этот подарок принять не желает.
– На какую камеру Вы снимаете?
– Раньше снимал на Nikon. Сейчас в основном Canon.
– Известны Ваши чёрно-белые фотографии. Чему отдаёте предпочтение сейчас – цветным или чёрно-белым снимкам?
– Последнее время очень много занимаюсь именно цветной фотографией. Хотя до сих пор снимаю и на чёрно-белую плёнку. Иногда беру «Лейку».
– Использовать цифровые камеры намного удобнее, наверное, особенно в репортажной съёмке… Или плёнка всё же остаётся непобедимой?
– Цифра уже победила плёнку давным-давно. Во всём, что касается полиграфии, прессы, цифра не имеет никаких конкурентов. Плёнка остаётся только для арт-фотографии. Чёрно-белая ручная печать – вот это останется, никуда не денется. Ручные процессы – это единственное, где останется плёнка. Всё остальное – цифра. Однозначно. Это необратимый процесс. Сейчас технологии сильно развиваются. Цвет очень сильно развивается, развиваются его возможности. Когда-то Картье-Брессона спросили: «Почему вы не снимаете в цвете?» Он ответил: «Потому что я не могу им управлять». А сейчас им очень хорошо можно управлять. Есть все эти приспособления, фотошопы. Ты можешь делать всё, что хочешь. Есть принтеры, которые печатают с гарантией сто лет хранения.
Появились очень хорошие носители фотографические. Музеи начали покупать цветную фотографию. Раньше отсутствие нормальных носителей очень стопорило это дело. И музеи покупали только чёрно-белые снимки. Так что, занимаясь искусством, можно было заниматься только чёрно-белой фотографией. Сейчас же цветная фотография стала на уровне.
– «Фотография». Можете в двух словах сказать, что для Вас слилось в этом звуке?
– Да всё. Для меня это образ жизни. Я уйти из фотографии не могу. Вот умру, тогда уйду. А больше никак.
Беседовала Катерина Кудрявцева для Fotokomok.ru
